Каждый Чехов талантлив по-своему: Михаил Александрович Чехов

В 130-ю годовщину со дня рождения актера, режиссера и педагога Михаила Александровича Чехова

Каждый Чехов талантлив по-своему. Отдельно стоит рассказать о сыне старшего брата Александра — Михаиле. Мише Чехове. Именно таким знал его дядя Антон. «Миша удивительный мальчик по интеллигентности. В его глазах блестит нервность. Я думаю, из него выйдет талантливый человек» — так писал о четырехлетнем племяннике Антон Павлович в 1895 году сестре Марии.

Искусство с детства завораживало его — еще в гимназические годы Михаил Александрович страстно увлёкся театром, жизнью сцены, её правилами и капризами. С восемнадцати лет он играл в Суворинском театре Санкт-Петербурга. Шли годы, и уже в 1912 году К.С. Станиславский, именем которого была названа целая система драматического искусства, пригласил Михаила в Художественный театр. После он отметил: «Племянник Чехова — гений».

Теперь и через 130 лет после его рождения, имя актера, режиссера и педагога Михаила Александровича Чехова широко известно во всем мире. О его жизни и творчестве написаны книги, сняты фильмы. В молодости о нём писали и говорили как о талантливом племяннике великого Чехова, но вскоре стало понятно, что в мире появился подлинный мастер нового театрального искусства. Михаилу удалось, основываясь на методах К.С. Станиславского, разработать и реализовать собственную систему, положившую начало реалистической школе Голливуда, где он был по справедливости признан выдающимся актером театра и кино. Им созданы культовые книги «Путь актёра» и «О технике актёра», а в англоязычном мире при упоминании фамилии «Chekhov» наравне с известным «Anton» непременно прозвучит и «Michael».

Но только лишь театр навеки связан с именем Михаила Чехова? Был ли он сам в жизни и Епиходовым, и Мальволио, и Эриком XIV-м, и Хлестаковым? Рассмотрим столь многогранную фигуру через призму его собственных воспоминаний, донёсших до нас образы его близких, великих людей, окружавших его и в России, и в эмиграции — через призму М. А. Чехова-мемуариста.

В фондах нашего музея-заповедника хранится удивительная фотография из архива семьи Чеховых (из собрания Марии Павловны). На ней запечатлён Михаил Александрович в работе. Примечательно лицо его, выхваченное светом одинокой свечи из глубокой темноты. На лице работа глубокой мысли, мысли, «гамлетовской» напряжённости. На лбу пролегли складки, взор направлен вниз. Глядя на эту фотографии приходят воспоминания о волевых образах Данте и Бетховена (прижизненную маску композитора в лавровом венке М. А. Чехов мог видеть у К. С. Станиславского).

Этот снимок хранился в комнате Марии Павловны, вместе со снимками родственников в отдельном альбоме, укреплённый в накладных уголках, в сокровищнице памяти чеховской семьи. Благодаря этой фотографии и мы можем постичь совершенство подлинного момента творения, ведь именно таким становился облик племянника великого русского писателя, должно быть, когда он прикасался к настоящему искусству, когда писал о нём или рассуждал о значительнейших художниках своего времени. Так, сосредоточенно и глубоко, Михаил Чехов работал над воспоминаниями о С. В. Рахманинове, по деталям, по крупицам восстанавливая канву давно минувшего времени. «Вот несколько таких моментов (как я их вижу теперь) из немногих встреч моих с Сергеем Васильевичем» — так М. А. Чехов начал свои воспоминания.

«…Летом тридцать первого года Сергей Васильевич жил в Клерфонтене во Франции. Прекрасная вилла, большая, белая, в два этажа. Там он отдыхал, гулял и работал. Иногда его посещали друзья. Приехал Шаляпин. Сергей Васильевич сиял — Фёдора Ивановича он любил горячо. Гуляли по саду, оба высокие, грациозные (каждый по-своему), и говорили: Фёдор Иванович  — погромче, Сергей Васильевич потише. Фёдор Иванович смешил. Хитро поднимая правую бровь, Сергей Васильевич косился на друга и смеялся с охотой»  — вспоминал о своих встречах с Сергеем Рахманиновым Михаил Александрович Чехов.

Однако всё это было потом — и Шаляпин, и заграница, и признание, и восхищение, и долгие разговоры под сенью французских feuilles de châtaignier — и головокружительные концерты. И, вероятно, среди будней концертной антрепризы, иной раз, про себя, Рахманинов вспоминал слова, сказанные ему после выступления в далёкой, теперь недоступной для него в 31-м году, Ялте — «Из вас выйдет большой музыкант».

Отметим, что история началась в далёком 1897 году, когда молодой пианист и подающий надежды композитор принял приглашение от Саввы Мамонтова вступить в его частную оперу. Это решение, уже само по себе судьбоносное, привело Сергея Васильевича Рахманинова к знакомству с Фёдором Ивановичем Шаляпиным, дружба с которым продлилась на всю жизнь великого баса. Тогда же в России впервые заговорили о Рахманинове, как о выдающемся дирижере. Не прошло и года, как артисты приехали с концертами в Ялту, куда судьбе было угодно направить и Антона Павловича Чехова — состояние здоровья требовало этого, было решительно необходимо двигаться на юг.

Рахманинов и Чехов познакомились ранней осенью 1898 года. 18 сентября Чехов поселился на даче Н. Н. Бушева «Стратеиз», о чём сразу же сообщил в письме брату Ивану Павловичу: «…Погода в Ялте очаровательная; тепло и тихо, как в июне. Квартира у меня в две комнаты, очень хорошая, с садом и роскошным входом». И добавил — «здесь Миров, поэт Бальмонт и Шаляпин…».

С. И. Мамонтов, в театре которого тогда служил С. В. Рахманинов, устроил группе артистов, в том числе Ф. И. Шаляпину и А. В. Секар-Рожанскому концертную поездку по югу России. Уже 20 сентября, находясь в Ялте, молодые артисты решили навестить А. П. Чехова, но не застали его дома и оставили записку: «Сейчас же как придёте домой, дорогой Антон Павлович, и прочтёте эту писульку, идите в городской сад, мы там обедаем и Вас ждём. Шаляпин, Рахманинов, Миров» — таким стало начало долгой и искренней дружбы, которая связала на годы вперёд молодого талантливого композитора и прославленного русского писателя — и ялтинская природа послужила тому объединяющей силой.

Уже тогда проявило себя та глубокая, от юности непреходящая привязанность Рахманинова к Чехову, чувствительность к его слову и преклонение перед личностью — об этом свидетельствуют факты, запечатлённые и самим композитором, и М. А. Чеховым, и их окружением.

«К Антону Павловичу Чехову, — по воспоминаниям Е. К. Сомова, — у Сергея Васильевича было совсем особенное, нежно-любовное чувство. Он никогда не уставал слушать рассказы о нем, читал все, что писалось о Чехове, не пропускал ни одной лекции, ни одного доклада о нем и не на шутку сердился, если кто-нибудь позволял себе малейшее недостаточно одобрительное замечание о Чехове». Среди мемуарных тетрадей и заметок можно встретить такие слова Рахманинова, схваченные и излитые чернилами в прямой речи: «Что за человек был Чехов! Теперь я читаю его письма. Их шесть томов, я прочел четыре и думаю: «Как ужасно, что осталось только два! Когда они будут прочтены, он умрет, и мое общение с ним кончится». Какой человек!». Тогда же Михаил Александрович в своих мемуарах добавил: «Слушал у Сомова рекорды советских песен. Долго крепился, но всё же расплакался». Сколько силы в этом признании подлинно русского человека!

Но шли годы, и Сергей Васильевич не оставлял «общения с Чеховым» — всё по-новому и по-новому раскрывался для него и его юмор, и жизненно-философские замечания, рассыпанные в произведениях. Присутствие Чехова в воспоминаниях Рахманинова было постоянным, и обнаруживало себя не столько высказываниями композитора, сколько деталями, обронёнными как бы между делом. В интервью 1927 года, говоря о П. И. Чайковском, Рахманинов живо вспоминает Чехова, сравнивая дорогие для него имена: «Когда я думаю о моей музыкальной карьере, я неизменно вспоминаю о покровительстве Чайковского. Он считал, что у меня есть талант и всячески поощрял меня, помогал моему развитию <...>. Чайковский был такой же деятельной личностью, как и Чехов <...> из всех людей и артистов, с которыми мне довелось встречаться, Чайковский был самым обаятельным. Его душевная тонкость неповторима. Он был скромен, как все действительно великие люди, и прост, как очень немногие. Из всех, кого я знал, только Чехов походил на него» – и вспоминал Ялту, тот самый первый концерт, состоявшийся в тёплом «июньском» сентябре 1898 года, когда молодой пианист аккомпанировал Ф. И. Шаляпину. После концерта в артистической восторженная толпа поклонников окружила Шаляпина; никто почти не обращал внимания на молодого человека во фраке. А. П. Чехов, сидевший всё время концерта в директорской ложе, войдя в артистическую, сторонясь толпы, прямо направился к Сергею Васильевичу. «Он обратился ко мне с такими словами: «У вас, молодой человек, огромное будущее. Из вас выйдет большой музыкант».

– Почему вы так решили? – спросил я.

– Это написано на вашем лице». Эту фразу С. В. Рахманинов запомнил на всю жизнь – это было своего рода напутствие, участие в судьбе молодого музыканта, перед которым ещё лишь только расстилалась дорога на большую сцену, к большой музыкальной карьере.

Вообще, Рахманинов был чрезвычайно прост и скромен. Михаил Александрович Чехов писал: «Наблюдая Сергея Васильевича в обыденной жизни (трудно отказаться от радости наблюдать большого человека), я понял, что такое истинная простота и неподдельная скромность. В каждый момент, в мелочах, в еле заметных оттенках речи, мимолётных поступках сквозили в нём эти качества с врождённой правдивостью.

Вот он в обществе (как бы мало или велико оно ни было). Вы никогда не увидите его сидящим на центральном месте. Но вы не увидите его и в «уголке», где скромность, пожалуй, чуть-чуть подозрительна. Он — как все: все толпятся — толпится и он; все разбросались по комнате, и он среди всех; надо стоять — он стоит, сесть — сидит. Конечно, он в центре всегда, но «центр» этот в душах людей, его окружающих, а не в пространстве вовне.

Беседуя с кем-нибудь, он слушает всё, что ему говорят, со вниманием и не перебьёт собеседника, если слушать приходится даже абсурдное мнение. Иногда на неумное слово, когда все другие смущаются, даёт серьёзный ответ, и неумное слово тотчас забывается. В обхождении не делает разницы между большими и малыми. С каждым одинаково скромен, прост и внимателен. Неловкостей, нередко случавшихся в его окружении, умел не замечать незаметно». Как это близко чеховскому идеалу!

«Сергей Васильевич любил А. П. Чехова и раз или два просил меня читать вслух его рассказы» - писал Михаил Александрович. Как Антон Чехов, замысливший в 1901 году «Вишнёвый сад», показал Рахманинову нужный ему для осмысления «образ уходящей России, которая неумолимо исчезает, и спасти которую невозможно, но трудиться во имя её – дело совести русского человека», так и Михаил Александрович Чехов своим живым примером воплощал завещанное ему. Каким, должно быть, утешением композитору, находящемуся в постоянном творческом поиске прозвучали слова Ани из «Вишневого сада», обращённые как бы к самой России, к самой сути живого человека: « – Мама, ты плачешь? Милая, добрая, хорошая моя мама, моя прекрасная, я люблю тебя... я благословляю тебя. Вишневый сад продан, его уже нет, это правда, правда, но не плачь, мама, у тебя осталась жизнь впереди, осталась твоя хорошая, чистая душа... Пойдем со мной, пойдем, милая, отсюда, пойдем!.. Мы насадим новый сад, роскошнее этого, ты увидишь его, поймешь, и радость, тихая, глубокая радость опустится на твою душу, как солнце в вечерний час, и ты улыбнешься, мама!» (А. П. Чехов «Вишневый сад»).

И как заметил Михаил Александрович Чехов, завершая воспоминания о Рахманинове: «Иногда душа вспоминает об ушедшем большом человеке в простых, незатейливых образах: слово, взгляд, короткая встреча, минута молчания, улыбка. Душа любит такие моменты. Они не умаляют величия ушедшего, напротив — делают его образ живым и близким, как прежде». Быть может в эмиграции, вспоминая о чеховском саде, и М. А. Чехов, и С. В. Рахманинов ощущали себя вновь ближе к такой родной и далёкой, навсегда оставленной России, иначе, как бы были возможны следующие строки: «Слушал у Сомова рекорды советских песен. Долго крепился, но всё же расплакался»?